Протесты в Европе, Иране и Китае

Европа бурлит. Во Франции более ста тысяч человек протестуют, в Греции профсоюзы, насчитывающие более двух с половиной миллионов рабочих, начали забастовку. В Чехии более семидесяти тысяч высыпали на демонстрацию против ЕС и НАТО. Двадцать пять тысяч немцев митингуют против цен на электричество.

В Риме десять тысяч вышли на протест против поставок вооружений на Украину.

В Италии в целом, Бельгии, Румынии ширится протестная активность. В Англии до самого нового года проходят ежедневные забастовки, парализующие разные сферы экономики. Уже известно о назначенной забастовке железнодорожников, медсестер, сотрудников министерств транспорта, внутренних дел, пограничной службы и учителей. Англичане стряхнули пыль с учебников истории и вспоминают всеобщую стачку 1926 г. — крупнейшую в истории британского рабочего движения. В те годы это было событие такого масштаба, что даже молодой генсек Сталин сделал доклад по нему, отмечая, что стачка потерпела поражение из-за «продажных, либо трусливых, либо просто бесхарактерных» вождей. В СССР тогда не на шутку рассчитывали, что английские шахтёры могут свергнуть правительство и Георга V.

Протестует уже больше месяца Иран. Поводом стала гибель девушки, задержанной Назидательным патрулём (религиозной полицией). Судя по всему, выступления достаточно массовые и носят антиправительственный характер. Звучат как экономические требования, так и политические призывы. Запад, конечно, их активно организовывает, стимулирует и поддерживает.

Вышли на улицы даже китайцы из-за недовольства антиковидной политикой властей и тоже после трагической гибели, но на этот раз запертых на карантине людей в пожаре. Западные СМИ запестрели воодушевляющими заголовками о том, как народ устал от диктатуры КПК, появились фото- и видеосвидетельства острого антиправительственного характера протестов, подготовленные прозападными активистами.

В современном мире протесты считаются составной частью политической жизни демократического общества. Мирные протесты легализованы практически во всех странах мира. Даже в конституции самой недемократической и «тоталитарной» страны на свете сказано: «Граждане имеют свободу слова, печати, демонстраций и объединений. Государство создаёт все условия для свободной деятельности демократических политических партий и общественных организаций» (Конституция КНДР).

Право на протесты восходит к концепции свободы мысли. Протестуют недовольные, а чтобы иметь возможность легально проявить недовольство, нужно обладать правом на точку зрения, отличную от власть имущих. Причём в основе логики протестного недовольства лежат представления, во-первых, о том, что власть должна как минимум считаться с тобой, во-вторых, что на власть можно воздействовать «снизу», в том числе уличными акциями.

До XVIII–XIX вв. человеческое общество жило в условиях, когда светские и религиозные власти по умолчанию преследовали всех инакомыслящих. Это было нормой жизни, и о легальности протестов не могло быть и речи, как и о свободе слова. Общественное мнение доходило до правителей из челобитных или по факту начавшегося бунта, погрома и восстания. Такая система отношения власти и общества успешно существовала тысячелетиями, но постепенно пришла в упадок как раз из-за стихийно нарастающих актов насилия снизу. Да и образованность широких масс росла, а вместе с ней снижались и покорность, смирение, послушание, и все подобные «добродетели», прививаемые низшим сословиям, кастам и классам.

Свобода мысли не рассматривалась ни теоретиками, ни практиками древности в качестве предпосылки к выражению недовольства, только к творчеству и высокой духовности. Даже принципы афинской демократии не предполагали ни свободы слова, ни свободы выражения недовольства за пределами «народного собрания». А уж большинству населения и туда путь был заказан. Единственное, что можно вспомнить, — это принцип римского права Cogitationum poenam nemo luit (никто не несет наказания за свои мысли), но это касается так называемого голого умысла к преступлениям, а не свободомыслия. Когда историки изучают Античность или Средневековье, то «социальным протестом» они считают философскую позицию или труды каких-нибудь мыслителей, иногда даже написанные в стол. Раньше недовольство долго копилось и выплёскивалось сразу в восстания, бунты, погромы, гражданские войны.

Но всё поменялось после революций и успехов национально-освободительных движений, которые привели к установлению демократического строя. Стало можно не только всенародно избирать правителей, но и открыто проявлять недовольство. Причём некоторые сегодняшние демократические политики подчёркивают желательность протестов, а политологи указывают, что право на протесты и их практика являются неотъемлемыми элементами демократии.

Детям почти во всех странах мира со школы прививают не обострённое чувство справедливости, не совесть, такт, не умение видеть за частным общее, отличать личное от общественного, не приоритет общественных интересов и потребностей, а так называемое правовое сознание. Каждый ребёнок теперь знает, что у него есть права, что ему должны то и то. А вместо формирования здорового отношения служения обществу и общему благу предлагается набор столь же формальных, как и права, обязанностей. И эта формалистическая правовая идеология только укореняется по мере взросления и зрелости. Только обретение жизненной мудрости избавляет человека от неё, он начинает сознавать, что поступать нужно по справедливости и по совести, а оценивать других — по заслугам.

Наличие и нормативное закрепление в системе демократии права на мирный протест показывает, что сторонники и практики демократии отдают себе отчёт о её несовершенстве. Избирательные принципы, которые по идее должны обслуживать интересы большинства и учитывать мнение меньшинства, концепция сдержек и противовесов, которая по идее должна защищать от узурпации власти, право на судебную защиту и жалобы, которые по идее должны служить интересам отдельных людей и небольших сообществ, не гарантируют изживания массового недовольства. Поэтому его выходу предлагаются вполне легальные формы в виде митингов и даже забастовок.

Массовые протесты возникают стихийно, а механизмы возникновения брожений недовольства в обществе являются предметом исследования не только отдельных учёных и революционных организаций, но и «аналитических центров», разведывательных, контрразведывательных служб государств. Недовольство людей почти никогда не сопрягается с какими-либо конструктивными намерениями, оно по своей природе деструктивно. Человек, вставший на путь протеста, хочет, чтобы волнующая его проблема была решена, негативное воздействие на него прекратилось или были получены какие-то блага и послабления, но ему неважно, посредством чего это произойдёт. Цель недовольства состоит в том, чтобы устранить раздражающее явление или какую-то несправедливость. В ином случае это было бы не просто недовольство, а какая-то конструктивная программа критики или действий.

Поводом к протесту, как правило, становится какое-то мелкое событие, но стихия его может разрастись до огромных масштабов, вовлекая в свой круговорот все накопившиеся претензии и проблемы недовольных.

В демократии потому и придумано право на протесты, чтобы иметь возможность реагировать на наиболее острые и волнующие людей вопросы. Или не реагировать…

Однако политика — это не только судьба миллионов, но и воля или безволие миллионов. И если протесты вызревают и начинаются стихийно, то придают им направленность вполне сознательно организации, лидеры, вожди, те или иные внутренние или внешние силы. С установлением и развитием демократического права на протесты огромным мастерством стала способность воздействовать на массовое движение и даже управлять им. Крупным политическим навыком считается также умение извлекать выгоды из хода или результатов протестов.

Некоторые считают, что массовые протесты можно организовать, спровоцировать или инспирировать, отрицают объективную стихийную природу их возникновения. Однако в реальности с помощью медиа можно лишь сфабриковать массовость протестов или сами протесты. Пропаганда протестной активности, обличения правительств со стороны заинтересованных сил ведутся ежедневно на широкую аудиторию во многих странах мира, а протесты вспыхивают всегда неожиданно с непрогнозируемым масштабом. Все попытки назначить без соответствующих условий массовые акции и спровоцировать таким образом политический кризис кончаются жалкими митингами активистов. Западная доктрина «цветных революций» работает в части управления протестом и вовлечения обманом в уже массовый протест всё новых людей, но не так, что политтехнологи на пустом месте способны «организовать революцию».

Если власть рассматривает протестную активность в логике функционирования демократических институтов, то есть как повод купировать недовольство, реагировать на брожения масс, то оппозиция видит в них рычаг как минимум для расшатывания правительства, а как максимум — для его свержения. Причём за ширмой оппозиции со второй половины XX века часто скрываются внешние силы, заинтересованные в политическом кризисе страны-конкурента.

Таким образом, по факту получается так, что действительные причины недовольства, которые приводят к протестам, в реальном политическом процессе оказываются неважны. Массовые протесты из элемента демократической системы превратились в инструмент политической, прежде всего межгосударственной, конкуренции, в которой не играют никакой роли ни причины недовольства людей, ни улучшение их жизни. Если россияне недовольны и вышли на протесты, в Европе и Америке потирают руки, всячески поддерживая «красивую картинку», что «народ против Путина». Если китайцы или иранцы чем-то недовольны и протестуют — то же самое. Когда европейцы или американцы бузят, то у нас, в Китае и Иране не без удовольствия описывают эти события, симпатизируя то «жёлтым жилетам», то канадским дальнобоям.

Если же подойти к происходящим сейчас протестам не только с позиции чётко подтверждённых фактов, но и на основе изложенного выше сущностного понимания этого явления, то выводы будут следующими.

Европейцы начали расплачиваться за предательство национальных интересов своих правительств и бизнес-элит, которые продолжают искать выгоды от подчинённого от США положения. Уровень жизни начал падать, уровень недовольства — расти. В Европе самая глубокая протестная традиция, там недовольство практически моментально переходит в акции, забастовки и погромы. Это плюс европейской демократии и её же минус. Плюс в том, что правительства приучены сразу же реагировать на протесты и действительно люди могут кое-чего добиться. Минус в том, что правительства научились уживаться с протестами, идти на мелкие уступки, не утрачивая устойчивости системы власти. Коренного изменения ситуации в Европе в результате обычной протестной активности ждать не стоит. Там скорее «сыграет» какой-нибудь «дворцовый переворот» или масштабы протестов должны быть просто огромными, как, например, в 1968 году.

Другое дело, что протесты и забастовки ещё сильнее вгоняют экономику ЕС и Англии в кризисное состояние, усугубляют объективное положение вещей. Власти долго с этим мириться просто не могут, поэтому, если протесты продолжат нарастать, мы увидим чрезвычайные меры и антидемократические реформы. Это может послужить поводом к новому витку протестной активности и нарастанию масштабов до критического уровня. Или, наоборот, нажим на протестующих умерит их пыл. Точно можно быть уверенным только в одном: что протестная активность в Европе будет охватывать все или ведущую группу стран.

Особенностью протестной активности в Европе является то, что нет внешних сил, кроме США, конечно, которые бы на сегодня имели возможность направлять эти протесты в выгодное для себя русло. Пока единственным возможным организатором и лидером протестов может стать некоторая часть национального капитала, которая заинтересована в том, чтобы вывести Европу из орбиты влияния США. Но надежда на силу и разумность этой силы пока выглядит преждевременной.

Разумеется, от расшатывания ситуации в Европе выгоды извлекает прежде всего РФ и опосредованно Китай. Сейчас ситуация такова, что чем слабее Европа, тем лучше для России. Только через полную деградацию и кризис власти Европа может избавиться от американского патронажа и выйти из конфликта с РФ.

В Иране ситуация совершенно иная. Характер иранского правительства и системы власти в стране таковы, что на протяжении всей истории республики в ней существует и периодически проявляет себя часть общества, которая в принципе недовольна такой властью. Условно можно назвать это демократическим движением. Оно в Иране всегда существовало и существует поныне. Оно связано и с межнациональными, и религиозными трениями, и сложным экономическим положением страны. Внешние враждебные силы его не просто поддерживают, но и за прошедшие десятилетия полностью завербовали всех его лидеров. Получилось так, что демократическое движение Ирана трансформировалось в монархическое, потому что в США под руководством ЦРУ был создан Национальный совет Ирана во главе с сыном свергнутого в 1979 г. шаха, который грезит о восстановлении монархии.

Поэтому возмущение людей, недовольство и их протестная активность, может быть, и обоснованны, но поскольку управлять движением взялись из-за океана, то результаты в случае победы «оппозиции» страну ждут самые печальные. Признаков самостоятельности и независимости у протестного движения Ирана нет.

Разумеется, расшатывание ситуации в Иране выгодно, прежде всего, США, которые уже давно мечтают свергнуть непокорный режим и получить доступ к иранской нефти. И это крайне невыгодно России и Китаю, которые видят в Иране надёжного партнёра и оплот антиимпериалистической политики на Ближнем Востоке.

В Китае же и вовсе с протестами всё просто. Типичные представления, что в Китае не бывает недовольных, нет протестов, а люди все маршируют шеренгами во славу председателя Си, мягко говоря, не соответствуют действительности. В Поднебесной постоянно кто-то чем-то недоволен, всё время какие-то акции, массовые обращения, возмущения, забастовки и т. д. Китайское общество в этом плане достаточно бодрое. Однако всё это происходит в рамках условного консенсуса народа и КПК: партия быстро и жёстко реагирует на проблемы людей, а они выступают с протестами только против местных чиновников и отдельных должностных лиц. Китайский протестант поддерживает центральное правительство и, наоборот, просит его разобраться в той или иной проблеме. Поэтому Западу использовать протестную активность в Китае достаточно сложно. Обычно им клепаются фейки о массовости и политическом характере протестов. И сегодня происходит примерно то же самое. На фоне отдельных акций и реального недовольства китайцев активисты прозападных организаций создают «картинку» антиправительственного характера движения. Например, вывешивают растяжки в университетах и разрисовывают стены. Подтверждённые факты, что китайские протесты действительно проходили под лозунгами, которые публиковались в западных СМИ, отсутствуют.

Это, конечно, не значит, что в китайском обществе нет противников КПК, нет «демократического движения» и не может повториться то, что случилось в 1989 г. на площади Тяньаньмэнь, невозможна «цветная революция». Напротив, на последнем съезде КПК в докладе Си Цзиньпина прослеживалось, что партия этого опасается. Но в данном конкретном случае Запад выдаёт желаемое за действительное.

Следует отметить, что коммунисты — сами большие мастера управлять протестами и с помощью протестов подготавливать вооружённое восстание. Поэтому «раскачать» коммунистическое государство по такому сценарию достаточно непросто. Главная уязвимость коммунистического Китая — это разложение и деградация правящей партии. А протесты, как показал недавний опыт Гонконга, где всё делалось прямо по известным методичкам, китайские коммунисты локализовывать и подавлять научились хорошо.

Такой взгляд на китайские протесты подтверждает и то, что главное недовольство людей — антиковидные меры — власти начали постепенно смягчать. Пусть на Западе это и рассматривают как небольшую победу движения, но в реальности это всего лишь ожидаемый тактический ход КПК.

Поэтому дать верную оценку массовым протестам несложно — достаточно поставить вопрос о том, кто возьмёт власть, если самая радикальная цель протестующих об отстранении правительства будет достигнута.