Ровно 180 лет назад завершилась война, крайне наглая и циничная даже по меркам зачинщиков – британцев. По ее итогам китайская империя была повержена, ее население массово подсадили на опиум, а в Гонконге установилась британская власть, действуя по принципу «собакам и китайцам вход воспрещен». Почему против Китая тогда объединился почти весь мир?
В сердце крупнейшего города США, на нью-йоркском Манхэттене стоит памятник Линь Цзэсюю, которого в Китае почитают как национального героя. Это может показаться странным, ведь отношения между Вашингтоном и Пекином имеют характер глобального соперничества, а Линь Цзэсюй при жизни противостоял западным державам, не исключая США.
Всё объясняют три обстоятельства. Во-первых, памятник стоит в Чайна-тауне. Во-вторых, Цзэсюй увековечен не как китайский патриот, а как «пионер в борьбе с наркотиками», а одним из лоббистов его увековечения выступила ООН, чей головной офис также расположен в Нью-Йорке.
Наконец, Линь был для Вашингтона противником, но не врагом. Врагом он был для злейшего врага США – Британской империи, что наложило свой отпечаток на отношение к этому чиновнику времен империи Цин на американском континенте.
Несмотря на политический антагонизм на уровне стран, интересы британских и американских магнатов в Китае совпадали. Но сейчас американцам с точки зрения имиджа выгоднее спихнуть всю ответственность за одно из наиболее циничных преступлений в мировой истории – Первую опиумную войну – на британцев, тем более, что основную ответственность действительно несут они, а янки так, рядом постояли – засвидетельствовали то, что Поднебесную поставили на колени.
Историю Китая в российских школах (пока что) подробно не учат. Человек с широким кругозором наверняка помнит, что когда-то Британии принадлежал Гонконг, а империя Цин, по формулировке из советских учебников, «медленно загнивала». Но мало кто ответит, почему вдруг государство Великая Цин, контролировавшее территории современных КНР и Монголии, а также часть России и других стран, вдруг начало загнивать – да так, что Гонконг почему-то вдруг стал британским.
Главная дата для обоих процессов – 29 августа 1842 года, день подписания Нанкинского договора. После нее империя Цин сохраняла величие только в своем названии – за проигрыш в Первой опиумной войне государство расплатилось Гонконгом, открытием портов для британских кораблей и тем, что чиновники современной КНР, обращаясь на Запад, называют «геноцидом китайского народа».
В то же время, если смотреть на исторические события взглядом современного китайца, императорская власть в этой истории – персонаж также отрицательный. И не только в силу того, что современные китайцы как бы коммунисты. Династия Цин – это династия маньчжуров, то есть власть национального меньшинства над большинством – ханьцами.
Потому многие политики тех лет, бывшие, строго говоря, морскими разбойниками – пиратами, рассматриваются как китайские национальные герои за то, что противостояли и империи Цин, и западным компаниям. Характерный пример – Чжэн Чэнгун (Коксинга), отвоевавший у тех и других Тайвань, или Чжан Баоцзай, до войны хозяйничавший в Гонконге. В их подчинении были сотни кораблей и сотни тысяч человек.
Экономическая политика, избранная маньчжурами, проживающим вдоль побережья ханьцам откровенно вредила. Династия видела свою империю закрытым государством, а «белый мир» – обиталищем варваров, поэтому разрешала иностранцам вывозить китайские товары в обмен на драгметаллы, но не ввозить свои.
Некоторые исключения имелись. Например, для русских мехов.
Но Британской империи, бывшей тогда главной торговой державой планеты, радикально не нравилась та система, по которой корабли за китайским, например, шелком нужно было гнать в Поднебесную пустыми.
С Пекином многократно пытались договориться «по-хорошему», но маньчжуры проявили крайнюю неуступчивость и даже запретили китайцам учить иностранных «варваров» китайскому (мандаринскому) языку. Большой бизнес нашел выход и подобрал товар со стабильно растущим спросом – опиум из колоний. Это было чистой воды контрабандой, но предприятие гарантировало барыши – спрос на этот наркотик в Китае оказался колоссальным.
По некоторым данным, его употребляли до трети одних только чиновников. Британцы подсаживали управленческий класс Китая на опиум, чтобы сбывать еще больше опиума тем, кого не жалко. На Британских островах этот наркотик был под запретом, как и в Поднебесной.
Линь Цзэсюй служил посланником императора по особым поручениям и от его имени объявил торговле опиумом войну. Ее наиболее значимый эпизод – конфискация и уничтожение тысячи тонн наркотика, принадлежавшего англосаксам. Действия спецпосланника оказались настолько успешными, что император Даогуан (маньчжурское имя – Айсиньгёро Мяньнин) решил окончательно покончить с «влиянием варваров» и полностью закрыл для британцев китайские порты.
Это и стало поводом для Первой опиумной войны, оказавшейся для империи началом краха. Всю ответственность за катастрофу маньчжуры повесят на Линя, но ключевое слово тут «повод» – война готовилась британцами заранее, для нее лишь искали удобный предлог.
Главные лоббисты-закоперщики, сделавшие ставку на решение китайской проблемы военным путем, это Джеймс Мэтисон и Уильям Джардин. Оба – члены Палаты общин, оба – опиумные магнаты. Основанная ими компания Jardine Matheson Holdings теперь занимается другими вопросами – от финансов до недвижимости, оставаясь одним из крупнейших конгломератов не только Гонконга, но и всего мира, «прыгая» между второй и третьей сотнями в рейтинге капитализаций.
Ее совокупный доход за прошлый год – почти 110 миллиардов долларов, а владельцы и управляющие – потомки семьи Джардина. Если представить, что мировое правительство не теория заговора, а нечто, существующее в реальности, представитель этого дома должен входить в него вот уже несколько веков, избегая публичности и не упуская из рук активов, нажитых крайне циничным способом.
Британскую корону не так интересовал опиум, как открытие китайских портов. При этом, когда решение о войне было принято, в «программу минимум» входило получение полного контроля за каким-либо китайским островом для удобства торговой деятельности. Уступкой стал Гонконг, но речь могла идти и о Тайване.
Конфликт шел более трех лет, но не был для Британии особо кровопролитным – порядка 500 жертв против более чем 20 тысяч со стороны Китая. При этом боевые действия прекращались и возобновлялись вновь как минимум четырежды: Даогуан наотрез отказывался уступать Гонконг и раз от разу прерывал перемирие, чтобы попытаться переиграть в свою пользу.
Второе по счету перемирие вообще оказалось государственной изменой: переговорщики согласились на требование британцев, скрыв это от императора.
Однако последнюю по счету переговорную паузу прервал все-таки Лондон. Захватив Шанхай, британский флот двинулся вверх по реке Янцзы – к южной столице Нанкину, после чего китайская сторона окончательно капитулировала и согласилась на условия Нанкинского договора.
Он стал первым в ряду так называемых неравноправных договоров. Историография современного Китая построена в том числе на их неприятии и непризнании, каждый из них рассматривается как преступление ослабевшей Цин и западных держав против китайского народа.
Один из таких договоров был заключен и с Россией, когда Цин вынуждена была уступить нам Приамурье. Однако этот конфликт разрешен – и по сути разрешен в нашу пользу: еще в «нулевых» между Москвой и Пекином было заключено соглашение, урегулировавшее все территориальные споры. По китайской терминологии этот договор уже равноправный – а значит, необходимый к соблюдению.
А вот Гонконг Китай «в родную гавань» все-таки вернул, хотя маньчжуры уступали его британцам навсегда. И это уже совсем не та деревня, какой она была в период Первой опиумной войны.
Расцвет и развитие города – следствие британской политики, открывшей остров для свободной торговли. Так в выигрыше оказался западный мир в целом, не исключая и Россию, которая впоследствии принимала участие во Второй и Третьей опиумных войнах, играя роль посредника между Западом и Цин, но по сути подыгрывая британцам.
Американский капитал также приложил к этим войнам руку, но, в отличие от русского, в первой, наиболее циничной тоже участвовал. Среди пострадавших от конфискации Линь Цзэсюя оказались и американские магнаты, а Вашингтону закрытость Китая для западных товаров нравиться в принципе не могла. Ближе к концу конфликта американцы даже позволили себе дополнительно припугнуть Пекин, подогнав свой флот к китайским берегам – чтоб побыстрее сдавались британцам.
Но в целом ответственность за эту авантюру незачем разделять – лучше полностью уступить ее главным идеологам, организаторам и выгодополучателям конфликта, то есть британцам. Что в США и сделали, поставив Линь Цзэсюя в центре Нью-Йорка.
Для империи Цин – отсталой и архаичной, но в то же время суверенной и грозной – поражение в той войне стало началом разложения во всех смыслах: и в государственном, и в политическом, и в национальном. Подсаживание китайцев на британский опиум приняло огромные масштабы и впоследствии стало одним из доводов японской пропаганды в пользу полного изгнания европейцев из Азии.
Как известно, вместо «опиумного геноцида китайцев» японцы предложили другой – настоящий, когда Нанкину уже не угрожали, а буквально утопили его в крови. А вот «изгнание западных разложителей», как известно, не состоялось – определяющую войну в истории человечества выиграл союз, куда входили и Китай, и Россия, и Британия, и США.
Теперь мы опять в разных углах ринга – и есть обоснованное мнение, что главная битва англосаксов с китайцами за Гонконг еще впереди, а о том, насколько далеко Пекин готов пойти в деле исторической справедливости, можно будет судить по самочувствию компании Jardine Matheson Holdings.
Свежие комментарии