Мне иногда (как правило, в плохую погоду) нравятся маленькие страны. В них спокойно думается, уютно пишется. Не нужен плед, так как пространства для сквозняка там не больше, чем в моем писательском кабинете. Поэтому мой взгляд отдыхал, когда я на прошлой неделе любовался кадрами из солнечного Таджикистана по поводу саммита глав СНГ. Таджикистан я полюбил еще в детстве, посмотрев свой первый фильм «Застава в горах». Там все завораживало: бездонные пропасти, верные лошади, коварные шпионы...
Вживую увидел маленькую истерзанную страну уже после недавней войны. Её называли конфликтом каких-то мультяшных по названию «юрчиков» и «вовчиков». Но последствия были совсем не мультяшные: мочили друг друга не по-детски.
Поэтому повсюду пятнами проступала по-восточному цветастая, стыдливо камуфлируемая, опрятная, но пронзительная бедность. Бесчисленные кучки пацанов, сидящих на корточках около базаров – своего рода биржи труда на часовую и поденную работу. Девчонки с трогательными косичками (как у Анастасии Вертинской в великом фильме «Не горюй!»), с громадными изумрудными глазами и с совсем низкой социальной ответственностью. Еще поразил в Национальном музее их ископаемый многометровый Будда. В других странах похожие исторические монументы находили в золотом или мраморном исполнении. Здесь же был из землисто-серой глины – сакральная бедность! А главное, трагическая грусть во взглядах людей, потерявших родных, близких, работу, жилье, судьбу.
Про ту войну, где погибших было на порядки больше, чем на Донбассе, и полностью разрушившую экономику горной, но благополучной страны, писали совсем мало. Далеко, высоко, экзотично. Еще мудрые таджики очень быстро сделали вид, что никакой такой войны и не было. Вон, мол, алюминиевый завод как работал, так и работает. А то, что это был единственный работающий завод в стране, как-то не упоминали. И все же война, громадная по масштабам страны и гражданская по сути, самая в этом ракурсе большая на постсоветском пространстве, была. И никто не верил, что её можно было остановить, завершить, залечить. Остановили! Завершили! Залечили!
Поэтому я и прилетал туда, чтобы понять, как феллахи и горцы, периферийная по архетипу элита что Бухарского ханства, что Советского Союза, смогли найти в себе запасы мудрости, терпимости и милосердия, чтобы остановить безумие взаимной резни, когда кровь уже застит глаза, а разум отказывается принимать любые аргументы. Сразу скажу: диалог был психологически и лингвистически несложен. Мои собеседники были, вне зависимости от ранга, очень откровенны, просты и вменяемы. Все прекрасно говорили по-русски. Это до сих пор у них язык не только общения, но и престижа, продвинутости. Ну, как у нас пока английский. К тому же я с удивлением обнаружил, что сам говорю по-таджикски, поскольку половина их слов понятна типа «телевизор», «реклама», «алюминий». И вынес я тогда из бесчисленных бесед за нескончаемыми пиалами чая примерно следующий опыт.
Первый урок я получил от бывшего председателя Конституционного суда страны. Мы сидели у него в домике на самом берегу шумной горной реки. Прямо из «Заставы в горах». Небольшая гостиная, стандартная «стенка», как у меня в аспирантской юности. Двухсоттомник мировой литературы – то же, как у меня когда-то. На столе местные разносолы, вареная баранина с травами. Из алкоголя – полная эклектика: плодово-ягодное винцо, шампанское под пластиковой пробкой, водка с бескозыркой. Я почему-то вспомнил знакомого отставного преда Конституционного суда из другой страны. Не буду упоминать её название. Тоже сидели как-то у него дома за столом: замок над Дунаем, английская лужайка, Бентли у входа, свой самолетик... Может, поэтому в его покинутой стране над Днепром до сих пор нет нормальной Конституции? Да и та, что есть, брутально не выполняется. Но вернемся в горы.
Распаренный ужином хозяин в стеганом халате и тюбетейке увлеченно рассказывал: «Когда все уже нахлебались крови досыта, договорились не трогать судей. Дом судьи в каждом селении стал как бы нейтральной территорией. Когда в него заходили вожаки воюющих отрядов, у входа оставляли свое оружие, приглушали хамство, гордыню, заносчивость. Тогда садились за стол судьи и в его присутствии, под его гарантии договаривались...».
Вспоминая тот давний урок, я невольно сравниваю последнюю встречу лидеров СНГ и Генсессию ООН. Оружие, наверное, там и там в зал не проносили. Но вот хамства, гордыни, заносчивости на последней тусовке было на порядок больше. Может, поэтому и атмосфера, результативность и договороспособность саммитов была несопоставима...
Урок второй я получил от улыбчивых таджиков на парламентском приеме. Прием был в дальнем высотном урочище. Вроде раньше там была база «юрчиков». Долго ехали среди диких скал на убитом рафике, а попали в восточную сказку. Зал в хрустале, ковры, крахмальные салфетки. Еще танцы под стук кайроков-кастаньет и вечные мелодии гиджаков, которые изобрел вроде сам Авиценна. Нереально красивые и грациозные танцовщицы. И столы, буквально заваленные сушеными фруктами и свежими овощами, рыбой и мясом...
Я спросил, кажется у их парламентского спикера, зачем такое нереальное и показное изобилие в бедной поствоенной стране. Он в ответ задал мне загадку: чем отличается украинское, русское и восточное гостеприимство? Если я правильно запомнил, то украинцы приберегают лучшее от гостей, русские подают гостям то же, что и себе, а восточные люди подают гостям то, что и сами редко видят. Наверное, в этом тайна силы и притягательности Востока! Восток не только «дело тонкое», но и нереально щедрое. Если пришел туда, конечно, с добрыми и понятными намерениями. Поэтому недавние телекартинки с эсенговского саммита с горами яств и фруктов мне не показались гастрономическим китчем и показухой небогатой страны. Значит, принимают и понимают...
Но главным уроком того путешествия я считаю следующий. Я разговорился там с одним духовным лицом. Речь зашла о силе духа, крепости воли жителей маленьких стран. Трудно быть мелким в нашем холодном и жестком мире, считал я. Лицо не согласилась: «Это смотря у кого какая "крыша"». «Ну вон у ваших соседей-афганцев "крыша" – сама Америка. И что, помогла она им? Как, кстати, и украинцам», – кипятился я. «Другая, даже самая могучая страна, не может быть твоей родине абсолютной "крышей". Только нечто более высокое и неизмеримо более духовное», – ответил дервиш. Тут я и вспомнил, что Таджикистан находится на Памире. А Памир переводится как «крыша мира».
Р. Дервиш
Свежие комментарии