Фронтовые письма: первый день мира

Последний день войны или первый день мира? Согласно тексту подписанного в Карлсхорсте Акта о безоговорочной капитуляции, германские вооружённые силы обязывались прекратить военные действия 8 мая в 23 часа 1 минуту по центрально-европейскому времени.

Девятого мая в 2 часа 10 минут по Москве диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан зачитал текст исторического документа. Указом Президиума Верховного Совета СССР 9 мая было объявлено «Праздником Победы». 9 мая завершается в Австрии Грацско-Амштеттенская операция. Но для 1-го Украинского, 2-го Украинского и 3-го Украинского фронтов Великая Отечественная продлится ещё двое суток. Утром 9 мая освобождена Прага, но сама Пражская стратегическая операция завершится лишь 11 числа.

Письма и дневниковые записи от 9 мая 1945 года объединены не только хронологией, но и особым ощущением конца войны, мыслями о будущей мирной жизни, памятью о близких. Авторы этих уникальных свидетельств родились или учились в Москве, Киеве, Минске, Ростове-на-Дону, Харькове, в городах и местечках России, Белоруссии, Украины. У большинства в боях или огне Холокоста погибли родные и близкие. Офицеры и солдаты Победы. Они участвовали во всех главных сражениях Великой Отечественной. Некоторые действительно «пол-Европы по-пластунски пропахали», освобождая Балканы, Восточную и Центральную Европу, сражаясь в Восточной Пруссии и на подступах к Берлину. Оттуда, а также из Латвии и Литвы, делились они с родными и любимыми ощущением Победы.

25-летний капитан Эфраим Генкин отмечал в своём дневнике, написанном на пути в Прагу, что и в День Победы, смерть по-прежнему была рядом:

«Ну, вот война и кончилась. Собственно, это только официально. Сумасшедшие немцы продолжают стрелять. Сегодня они обстреляли меня в дороге. (Как обидно было бы умереть в «последний» день войны.) Это долгожданное сообщение застало меня в небольшом германском городке Лёбау, невдалеке от чехословацкой границы.

Весь день гремело „ура“ и салюты. Даже немцы улыбались нам. Не было ни одного трезвого солдата. А вверху плывут самолеты бомбить „непокорных“ фрицев, а впереди где-то стрельба…

Вот и Чехословакия. Горы, горы. Очень красиво. Здесь в крайнем уголке Силезии только что узнали, что такое война. Здесь есть электричество, водопровод, газоны. Все это в полном порядке. Итак, война кончилась. Прекратилось бессмысленнейшее убийство! Верить ли?».

24-летний студент исторического факультета Киевского университета Лев Береговский, эвакуированный в Туркмению, не подлежал призыву из-за близорукости, но отправился на фронт добровольцем. Радиомастер батареи самоходной артиллерии, старший сержант Береговский дойдёт до Берлина — с ранением, орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Спустя годы он добавит к своим регалиям степень кандидата исторических наук. В его письме к матери первая мысль — о тыле. Вторая (как и у многих в этот день) — о том, что угроза смерти всё-таки уже позади.

«Сегодня самый радостный день — день победы над гитлеровской Германией. Мы четыре года ожидали это радостное известие. Я представляю, что теперь творится в тылу. Мне не верится. Кругом тишина, ни единого выстрела. Ничто не угрожает твоей жизни. За углом здания и на чердаке тебя уже не ждёт смерть. А ведь неделю тому каждое окно стреляло. Фрицы думали отстоять свою столицу, но их планы разлетелись как мыльный пузырь перед несокрушимой силой Красной Армии.

Война окончилась. Просто не верится. Я сам читал газету и слушал приказ, а всё равно не верится.

Теперь можно надеяться, что будем жить. Вообще-то я уже потерял всякие надежды. Пришлось бывать в переплётах. Но всё теперь уходит в область предания. Теперь у меня одни мысли — как бы скорее попасть домой.

Целую тебя крепко, крепко много-много раз. Лёва».

Девятого мая 20-летний Борис Цозик, командир танка Т-34, вглядывался в противника не через смотровые приборы, а в прямом смысле слова «невооружённым глазом». В письме отцу и матери ростовчанин, окончивший войну в Латвии, делился и впечатлениями от встречи с военнопленными, и своими надеждами на то, что будущие поколения немцев извлекут уроки из минувших событий. 

«Поздравляю с победой!

Дорогие папочка и мамуля! Около четырёх лет мы ждали этого дня, дня, когда мы услышим это прекрасное слово — победа! И вот, час тому назад радио принесло нам эту радостную весть в город Тукумс, за день до этого освобождённый нашими войсками.

Трудно описать, с какой радостью мы встретили это известие. Ещё до сих пор раздаются крики „Ура!“. У всех на лицах улыбки, и мне кажется, что за эти четыре года люди впервые такие весёлые. Теперь, день встречи с вами, дорогие мои, не так далёк.

Скоро передо мной откроются двери новой жизни, уравнение которой я уже решил, значение неизвестных — желание, настойчивость. И теперь я твёрдо могу сказать, что они у меня в полной мере есть, и, пожалуй, даже больше, чем надо.

Сейчас нахожусь на территории, где находилась Либавско-Тукумская группировка, которая сейчас складывает оружие. Вереницами они двигаются по дороге. Какой жалкий вид у этих „завоевателей“. Как-то я спросил одного немца: „Зачем пришёл к нам?“ — а он отвечает: Lin ist soldaten. В 1941 г. он безусловно кричал: „Я немец! Я ариец!“. Теперь же он – солдат.

Ну что ж, пусть этот солдат, бандит, восстановит всё, что разрушил, а потом накажет своим внукам и правнукам отрешиться от таких прогулок. В общем, история дала им ещё один урок и, должно быть, последний».

В письмах многих бойцов в тот день соседствовали и тлеющая, ещё не успевшая остыть ненависть к врагу, и вспыхнувшие надежды на будущее. Ожидание будущей счастливой и созидательной жизни захватывало победителей, но в то же время они наконец могли обернуться назад, обозреть пройдённый ими путь. В этих противоречиях рождалось особое ощущение Дня Победы, которым спешил поделиться с матерью 23-летний старший сержант, москвич Евсей Гохман:

«Победа!!! Полная и окончательная.

Это нельзя передать словами. Наш лексикон ещё слишком беден. Хочется сделать что-то из ряда вон выходящее. В общем, не могу передать всех тех разнообразных чувств, которые сейчас бушуют во мне. Я безмерно рад, даже слишком рад. Моментами кажется, что это происходит не наяву, но трезвая, всегда трезвая, действительность возвращает меня на землю.

Война кончилась! Как мы долго ждали этих двух простых слов. Сколько счастья и надежд принесли нам эти слова! Сколько бодрости они в нас влили!

Если б вы знали, до чего хорошо жить. Работать на благо нашей любимой родины, любить, мечтать. В этом и заключается счастье. Теперь я уже твёрдо знаю, что всё это у меня впереди, в недалеком будущем. Скоро, очень скоро не буду видеть ни немцев, ни австрийцев, ни прочей… Надоело быть в чужих краях. Я сыт ихней „цивилизацией“ по горло. Скорей домой, скорей в Москву! Подведу небольшой итог.

Я с боями прошёл часть Румынии и часть Югославии, Венгрию, часть Австрии. Проехал Болгарию с востока на запад. Правда, нашему фронту не пришлось быть в Германии. Но, что поделаешь. Я солдат. Приказ есть приказ. Выше себя не прыгнешь. Немного обидно. Не полностью рассчитался со сволочью. Однако меня утешает, что братья по оружию, воины 1-го Белорусского и 2 Украинского фронтов постарались на славу. Отомстили за весь наш многострадальный советский народ.

Довелось мне быть в Бухаресте, Софии, Белграде, Будапеште и в Вене. Видел всякое. Приеду — расскажу.

Очень хочу: „Учиться, учиться и учиться“… Сейчас ночь, тихо. Непривычно тихо. Ещё раз. Передайте привет и поздравление с Победой всем родным и знакомым. Привет тёте Фане и дяде Ефиме, крепко обнимаю и целую, тебя, мамочка, Кима, Соню. 09.05. Австрия».

Этим противоречивым чувствам созвучно и письмо подполковника медицинской службы, 27-летнего харьковчанина Александра Эйнгорна. В своём письме жене Анне, тоже военному врачу, он особо отмечал контраст между серо-зелёными массами пленных и светлыми лицами союзников и освобождённых узников:

«Здравствуй, Анечка!

«С Победой! С окончанием войны! Со скорой встречей! Мы уже третий день не воюем, вышли к Эльбе, соединились с американцами и с нетерпением ждали этого дня.

Сегодня празднуем в красивом немецком поместье. Разместились прекрасно. Сейчас готовим к вечеру зал помещика. Будет общий торжественный ужин. Выпьем за Победу.

У нас стало сразу как-то по-новому. Все ходят веселые, сияющие. А мимо нас идут пыльные, угрюмые серо-зелёные колонны. Это гонят тысячи фрицев, пытавшихся убежать на ту сторону Эльбы. Их не приняли американцы, и теперь они плетутся, склонив головы, на восток. Навстречу этим колоннам движутся тысячи групп с сияющими лицами и разноцветными флажками. Идут и французы с трехцветными тряпками, и американцы со своим звездочками, бельгийцы, голландцы и многие другие. Все они спешат к своим домам.

Пока, всего хорошего. До скорой встречи.

Крепко целую, Саня».

20-летний москвич Лев Городенский встретил День Победы без высоких наград, самой ценной наградой для него была сама жизнь — за годы войны он побывал в штрафной роте, был пять раз ранен, ошибочно занесён в списки безвозвратных потерь. Солдат, который приближал Победу на передовой, он спешил поблагодарить тех, кто боролся за неё в тылу:

«Дорогие родители! Сегодня нам сообщили о том, что война окончилась, и день 9 мая объявляется национальным праздником — Днем Победы. Очень трудно передать вам ту радость, с которой мы встретили это сообщение. Для нас, находящихся в Берлине, эта новость не была неожиданной, т. к. будучи здесь, мы в основном выполнили поставленную Родиной задачу, т. е. водрузить над Берлином знамя Победы, а оставшиеся „котлы“ варились по плану и доварились до того, что немцы были вынуждены капитулировать.

9 мая считается нерабочим днём. Этот отдых будет действительно заслуженным отдыхом для работников героического тыла. Поработали вы в тылу так, что мы вас будем за эту работу благодарить так же, как вы нас будете благодарить за великую освободительную миссию. В долгу друг у друга не будем. В шутку сказать, будь я Калинин, я бы дал не день отдыха, а целый месяц.

После 9 мая всё-таки на душе свободней, чем до 9 мая. В голове уже никаких мыслей (даже глупых), о том, что убьют».

50-летний Иван Прошин ушёл на фронт из Владимира  летом 1941-го. Капитан, связист. Награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени. Войну закончил в Берлине. Регулярно писал жене и детям — публикуемое письмо было 384-м за годы войны:

«Милые мои! Поздравляю вас с днём Победы, который мы честно заработали за эти 4 года. Четыре года ждали мы этот счастливый день и, наконец, он настал. Теперь будет ещё один счастливый день в нашей жизни — т. е. наша встреча, возвращение домой к вам, моим милым.

Сколько раз в бою, в окопе, на холоде и дожде, под снарядами и пулями я мечтал об этом дне — дне встречи с вами. Но сейчас ещё придётся подождать. Так скоро отсюда не выберешься. Надо доделывать дело до конца. Будем, верно, ещё делить территорию с союзниками, устанавливать зоны оккупации. Между прочим, меня от американцев отделяет каких-либо 200 метров, но видеться с ними пока не приходилось».

Ещё свеж был в памяти отпечатанный на плакатах лозунг «На Запад!», но желания миллионов солдат и офицеров уже слились в этот день в единое «домой!». «На родину, к родным», — об этом думал и 32-летний фронтовой разведчик, капитан Эммануил Генрихович Казакевич, впоследствии — известный писатель:

«На Эльбе. В день Победы.

Мои родные, этот день, долгожданный, о котором мы мечтали четыре тяжелых года, наступил. Ещё считанные недели, и мы увидимся, чтобы не расставаться. Чего лучше, наступил конец войны, а я жив, полон сил, и седина на голове, не в сердце.

Естественно, что я сегодня много думал и о тебе, Галечка, и о Жене и Ляле. Вам трудно, очень трудно пришлось. Будем надеяться, что черные дни кончились навсегда.

Вспомнил я и о друзьях, погибших в сражениях этой войны или пропавших без вести. Что ж, совесть моя перед ними чиста. Я храбро воевал, и если мне повезло больше, то потому, что пути господни, как написано в старой книге, неисповедимы.

Теперь мы, разведчики, оставшись без противника, ждём распоряжений свыше. А душа рвется домой, в ликующую Россию, к вам. Горячо поздравляю вас с полной победой над врагом!»

Казакевич будто предвосхитил известные строки, написанные спустя тридцать лет: «Это праздник с сединою на висках»… В день всенародного торжества боль от утраты любимых только усиливалась. Так было с 32-летним Соломоном Гринкругом, чью жену и ребёнка убили оккупанты. Он писал из Восточной Пруссии известному фронтовому фотографу Давиду Минскеру в Москву:

«Поздравляю тебя, родной, с Днем Победы. Дожили мы всё же до него. Печально только, что не дожила до этого моя семья. Как тяжело это переносить именно сейчас…

Война кончена, гитлеровские головорезы, под страхом окончательной гибели в случае дальнейшего сопротивления, сложили оружие. Вот они бредут колоннами, противные рожи. Досталось им крепко в последнее время. Это уже не те фрицы, которых мы видели раньше. И так с ними покончено раз и навсегда, будь они прокляты.

Сейчас вечером у нас проходит такой салют из всех видов оружия и иллюминация, что Москва может позавидовать.

Представляю себе ликующую Москву.

На этом пока заканчиваю, пока новостей других нет, будут — сообщу.

О награждении меня орденом Кр[асной] Звезды, не помню, писал тебе или нет. Будь здоров и счастлив, твой Соломон».

С мыслями о будущей нелёгкой жизни обращался из Австрии к матери киевлянин, 22-летний лейтенант Арнольд Учитель, оборонявший Москву, прошедший Сталинград и Курск, бравший Будапешт и Вену:

«Мои дорогие! Поздравляю вас с днем победы.

Отныне война окончена. Всё обошлось благополучно.

Хочется верить, что в наступающей мирной жизни, мы найдем своё счастье, которое не изменяло мне в эту войну и сохранило мне жизнь.

Сбылись слова дедушки о железном дожде, который пройдёт мимо нас.

Сейчас будем приступать к организации жизни в мирных условиях, причём это придется делать с самого начала, а это, возможно, ещё труднее, чем воевать. Надеюсь, что ещё буду счастлив целиком и полностью. Крепко целую, мои дорогие! Ваш сын Ноля».

Будущий известный врач, а тогда 27-летний капитан медицинской службы, Яков Попелянский писал из Литвы родным будущей жены, Галины Блиндер:

«9 мая 1945 г.

Дорогие друзья мои!

Какие слова скажут убедительнее даты этого письма?!

Написать вам праздничное слово — „поздравляю“? Но оно сегодня произносилось сто раз — вам ли произнести его в сто первый? Когда мы снова вернёмся в Москву (правда, это будет не так уж скоро), мы по-настоящему, в первый раз за 4 года, вздохнём полной грудью. Мы встретим ласковые взгляды ваши, милые, до боли милые взгляды любимых очей, мы на радостях будем немножко неуклюжи, чуть растеряемся в хмеле праздника — и тогда вы убедитесь, к кому обращены первые слова наши, с кем нам праздник — в праздник и радость — в радость.

Сердца наши с нашими многострадальными друзьями: мамусей моей, моими сёстрами и братьями, моими истосковавшимися родными. А ещё наши сердца с теми, память о которых не сотрут ни радость победы, ни восторг свободы, ни упоение жизнью.

Я не забыл и не забуду, что моё имя — Яша — и что среди 5-ти имён таких не нашёлся сегодня среди моих родных ни один тёзка, который поздравил бы друзей своих с праздником. И если щемяще тяжела боль за 4-х, если больно за миллионы жертв, как же тогда бесконечно велик праздник пресечения миллионов горестей».

На следующий день он поделится с Галиной сокровенным: «Появляются отдельные мысли, образы войны, аналогии, сравнения, но через некоторое время только мы осозна́ем, что́ это за день — 9 мая 1945 г».

Сегодня мы завершаем совместный с Центром «Холокост» проект «Авторы Победы» — публикацию писем и дневниковых записей последнего месяца войны. В следующий раз мы опубликуем некоторые фронтовые письма и фотографии, которые были присланы нашими читателями.

Публикацию подготовили сопредседатель Центра «Холокост», профессор РГГУ Илья Альтман и научный сотрудник Центра «Холокост» Роман Жигун