Мир, каким мы его знали, 17 декабря 2019 года подошёл к концу. Ровно год назад началась эпидемия, которая перевернула мир, опрокинула мировую экономику и изменила образ жизни планеты. С этого дня мы живём в небезопасном мире, где над каждым висит угроза внезапной и мучительной смерти, а врачи могут не успеть спасти не кого-то где-то в джунглях, а именно тебя.
Семь греческих городов спорили за честь называться родиной великого поэта Гомера. Коронавирусу в этом смысле не повезло – место его появления на планете совершенно точно известно – это китайский город Ухань. Зато повезло со спорами о времени рождения. Всего-то год прошёл с первых сообщений о «новой коронавирусной инфекции», а уже разночтения: в интернете есть две даты появления первого пациента с новой болезнью – 17 ноября (стало быть, ровно год назад) и 8 декабря, на три недели позже.
На 17 ноября 2020 года во всём мире заболели ковидом 55 миллионов человек, выздоровели 35,5 миллионов, умерли от коронавирусной инфекции 1,33 миллиона человек.
История с географией
Объяснение такой странности простое, но двойственное, как марксистско-ленинская диалектика: в момент, когда пришли первые сообщения о новой инфекции, они почти никого не заинтересовали. Ну, в самом деле. Где-то в глубинах Китая в городе, о котором раньше никто в Европе не слышал (мы ленивы и нелюбопытны…), кто-то неизвестный купил на рынке летучую мышь (тут всплеск вялого интереса к экзотике), больную чем-то этаким и заболел сам. Чем заболел? Чем-то новым, раньше невиданным. Что-то вроде гриппа летучих мышей.
Ужас от того, что появился новый вирус, с которым мы не знаем, как бороться, возник не сразу, потому что «новый вирус» в информационном пространстве возникал отнюдь не в первый раз. ВОЗ за последние десять лет пыталась напугать человечество то «свиным гриппом», то «птичьим гриппом», то «африканской лихорадкой Эбола». Всякий раз человечество уже совсем готово было напугаться, но оказывалось, что всё это происходит где-то далеко (Эбола осталась в Африке) и до нас зараза то ли вовсе не дойдёт, то ли нескоро и ослабленная.
К тому же Китай, как государство жёстко организованное, стал делиться информацией о новой болезни не сразу и, видимо, не всей. Точнее даже так: Китай делился той информацией, которой считал правильным поделиться и в том порядке, который посчитал правильным. Большая часть того, что происходило в Ухане в самом начале эпидемии, нам до сих пор известно по не вполне проверенным данным. Был ли новый и столь заразный вирус на самом деле следствием природной мутации или был искусственно создан? Виноваты в этом (если кто-то виноват) только китайцы или им «помогли» американцы, как раз проводившие исследования по соединению коронавируса летучих мышей и смертельной атипичной пневмонии? За год мы слышали сотни версий на эту тему, некоторые были неплохо обоснованы, но… Я думаю, вопрос, был ли COVID-19 искусственным или естественным, навсегда останется исторической загадкой из тех, что веками будоражат умы.
Как бы то ни было, сначала вирус накрыл китайский Ухань. Некоторое время человечество наблюдало в новостях, как борются с эпидемией в закрытом на жесточайший карантин городе. Потом выяснилось, что вирус всё-таки покинул Китай – 11 марта 2020 года Всемирная организация здравоохранения объявила происходящее пандемией. К этому моменту вирус уже накрывал Европу и там принимали решения о карантинных ограничениях. В лентах информационных агентств появилось слово «локдаун».
Всё закрыть, никого никуда не пущать
Слово и понятие «локдаун» за год стало привычным настолько, что британские филологи несколько дней назад назвали его «словом года».
Локдаун – это полная остановка, выключение всей экономической и социальной жизни государства, кроме самых необходимых институтов жизнеобеспечения. Локдаун – это закрытые школы, рестораны, заводы и офисы. Локдаун – это катастрофический рост безработицы. Локдаун – это остановившийся общественный транспорт. Комендантский час. Запрет гражданам отходить от домов на расстояние больше 500 метров. Всё для того, чтобы граждане как можно меньше общались друг с другом и, следовательно, имели как можно меньше шансов заразиться и заразить других.
Самый длинный локдаун на планете вводила Аргентина – он продолжался более пяти месяцев непрерывно, «убил» экономику, создал дополнительную эпидемию клинической депрессии среди запертых в домах граждан, но не сильно улучшил статистику заражений и смертей. Совсем без локдауна из всех цивилизованных стран обошлись в Белоруссии и в Швеции. «Шведская модель» поначалу вызывала много критики, но к настоящему времени выяснилось, что можно было и так: статистика смертности от коронавируса в Швеции не хуже, чем в большинстве стран Европы.
Между этими полюсами – все остальные страны мира и вся история 2020 года. С постепенным, но быстрым закрытием границ, практически полным исчезновением международного туризма и невиданным в истории сокращением числа авиаперелётов, запретами появляться на улицах без масок и отсутствием (до сих пор!) внятного ответа на вопрос: что же должны делать гражданские власти, чтобы противостоять эпидемии? Первая волна локдауна поднялась в Европе в марте и пошла на спад к июню. Она стоила развитым странам экономического кризиса, невиданного со времён Великой депрессии.
Увы, не только испуганной Европе и Америке, но и России и Китаю. У нас первый локдаун начался с решения президента Путина о «нерабочей неделе» в начале апреля и закончился к середине июня отменой безумных мер, введённых мэром Москвы, включавших в себя электронные пропуска на перемещение по городу, запрет пенсионерам пользоваться общественным транспортом, систему электронной слежки за людьми, заражёнными вирусом и соблюдающими карантин, и прочими решениями из репертуара Большого Брата. Первый локдаун стоил России, в общей сложности, четырёх триллионов рублей и общего спада экономики.
Но первый не был последним. С сентября Европа и Россия вошли в новый период роста числа заболевших (почему-то коронавирус ведёт себя как обычный грипп, и число заболевших растёт, как с обычнейшим ОРВИ) и в новый период карантинных ограничений. В России власти обещают до локдауна дело не доводить. Но мы уже дожили до отмены новогодних торжеств, до дистанционки для студентов и школьников, до закрытия отдельных регионов (пока закрылась Бурятия). В Европе дело хуже – комендантский час в Испании, Франции и Чехии, «мягкий локдаун» в Германии…
И ни малейшего понимания – а дают ли эти меры хоть что-нибудь?
Но если ответа на вопрос об эффективности карантинных мер нет, то для чего карантины нужны, всё-таки понятно. Для того, чтобы снизить единовременную нагрузку на учреждения системы здравоохранения. Потому что во всех странах мира заболевших оказалось больше, чем больничных коек.
Конец западной модели здравоохранения
Западное человечество не сразу испугалось коронавируса, но когда испугалось – впало в невиданную в истории панику. Причин для паники было две. Первая – не оказалось лекарства прямого действия, такого, которое было бы эффективно заточено именно против COVID-19. Пробовали и продолжают пробовать разные протоколы лечения, среди них попадаются более или менее удачные. Всё потому, что выяснилось – вроде бы лучшие в мире модели организации медицинской помощи – в Италии, Испании, Англии, США – совершенно бессильны перед эпидемией.
Если не брать в расчёт некоторые небольшие европейские страны, страшнее всего выглядит ситуация именно в Штатах – более 11 миллионов заболевших за год и 247 тысяч летальных исходов. Это больше, чем потеряла страна в Первую мировую войну. И это не только в абсолютных цифрах, но и в пересчёте на количество граждан страны, в несколько раз больше, чем в России, где за всё время эпидемии умерло от ковида 33 тысячи человек. Причина – фактическая недоступность медицинской помощи для тех, у кого нет страховки или она слишком дешёвая, а также стремление больниц, в большинстве частных, заработать на каждом пациенте.
Смертельный недуг поразил оптимизированную для «хороших времён», когда люди приходят к врачам заплатить хорошие деньги (сами или за счёт страховых компаний – не так уж важно) западную медицину. Настоящая эпидемия случилась с человечеством или, как шутят во Всероссийском союзе пациентов, «самая странная пандемия в истории», западная модель здравоохранения оказалась к ней напрочь не готова. А российская – готова постольку, поскольку в ней ещё осталось кое-что годное к мобилизации и неоптимизированное. Самое главное, конечно, – самоотверженные и умеющие работать даже не сутками – месяцами напролёт врачи и медсестры.
В репортажах из Европы и Америки мы за этот год видели специальные автомобили-рефрижераторы перед дверями больниц – не справлялись с нагрузкой морги. И российских военных врачей, в самый отчаянный период прибывших на помощь в охваченную ужасом Северную Италию. И скованные тотальным локдауном опустевшие города.
Самое главное, что творилось в это время в СМИ, – ожидание чуда. Когда, наконец, изобретут и выдадут всем лекарство от модной болезни? И когда же будет вакцина?
Вакцина и новая порция страхов
Вакцину, на поверку, во всём мире оказались способны изобрести и апробировать только две великие медицинские державы: Россия и США. Именно в этом порядке – как в космос летали друг за другом. Первая вакцина у нас и называется «Спутник».
Россия создала три вакцины разных свойств, с тем расчётом, чтобы врачи могли выбирать из них в зависимости от особенностей пациента. США пока представила две, получающие сейчас огромную международную рекламу. Одна создана американо-немецкой фирмой Pfizer, другая чисто американской Moderna. Это не последние вакцины на рынке – потому что мировой рынок борьбы с коронавирусом так велик, что хватит на всех. Только России нужно не менее 100 миллионов порций вакцин. Всему остальному человечеству – миллиарды.
Именно поэтому история борьбы с эпидемией далека от завершения. Да, вакцина уже есть, но промышленное производство даст возможность для действительно массового вакцинирования только в следующем году. До тех пор человечество будет продолжать бояться.
Кстати, в этом деле – чтобы боялось как можно сильнее, ему, человечеству, кто-то очень активно и изобретательно помогает. Постоянно возобновляет поводы к панике. Вот последний на сегодня – оказывается, вирус мутирует (какая неожиданность, как будто никто в школе биологию не проходил), и уже имеется в природе «сибирский коронавирус». Правда, Роспотребнадзор разъясняет, что это отдельные случаи мутаций, что никаких данных о большей опасности новейшего вируса не существует, – но все такие сообщения усиливают нервозность граждан.
На сегодня эта нервозность – главная причина сложностей, с которыми сталкивается уже российская система здравоохранения. По некоторым данным, с начала года покупки лекарств от простуды, антибиотиков, противовирусных, жаропонижающих в России выросли в 15 раз. Как будто этого мало, кратно выросло число вызовов скорых и, конечно, участковых врачей. Результат – в провинции скорую иногда ждут по несколько суток. На пресловутую томографию лёгких – очереди (по большей части из людей здоровых, но рискующих прямо в очереди заразиться).
Мы не привыкли жить в ситуации, когда чем-то опасным можно заразиться каждый день. Не привыкли и боимся. От этого все беды.
И какой из этого следует вывод?
Что на самом деле случилось за год? Две вещи.
Во-первых, мы поняли, что все казавшиеся незыблемыми привычки и устои современного общества на самом деле очень хрупки, а легче всего ломаются «права человека» и «демократия». Ради химеры безопасности все страны Европы легко и непринуждённо отказались и от чувства собственного достоинства своих граждан, и от свобод передвижения и предпринимательства, да вообще от всего, что составляло, казалось бы, основу современного образа жизни. Щёлк! И нет ни европейского единства, ни бизнеса, ни демократии, а есть всевластная бюрократия, приказывающая сидеть дома, и люди, покорно отказавшиеся от прогулок и от того, чтобы видеться с родными. Дрожащие по домам. Это важное знание. Тоталитаризм – это не побеждённый великими предками сказочный дракон, который не вернётся. Нет, эта страшная тварь живее всех живых и скрыта в самой природе старушки Европы. Дай ей только повод, щёлкает зубами.
Во-вторых, оказалось, что человечество по-прежнему уязвимо перед природными силами. Привычка жить в мире, в котором практически нет смертельных болезней, точнее, они настолько редки, что у большинства нет шансов с ними встретиться, отошла в прошлое. Это был хороший мир, в котором после изобретения антибиотиков и полной победы над чумой и оспой все болезни, кроме рака, были излечимы, «чума XX века» оказалась локализована в маргинальных социальных группах, люди умирали от старости, последствий нездорового образа жизни и от рака, который вот-вот будет побеждён…
Этому миру пришёл конец. Снова, как в веке XIX, почти у каждого из нас есть шанс внезапно начать умирать от скоротечной чахотки – в любом взрослом возрасте. Пневмония подкрадывается из-за угла, она коварна, не успеешь оглянуться – и «матовое стекло» на КТ, 50% поражения лёгких, а там и кислородная маска и, не дай Бог, ИВЛ.
Когда истерия от осознания того, что человек, да, не просто смертен, но внезапно смертен, наконец пройдёт (она пройдёт, я уверен), мы станем жить так, как наши предки в позапрошлом веке – в осознании своей смертности, в привычке к этому осознанию. Да, можно внезапно чем-то заболеть и умереть. Это для каждого возможно. Что же теперь, не жить? Не любить? Не работать? Не изобретать? Нет, шалишь, чахотка чахоткой, а человек остаётся человеком не только когда здоров и благополучен, но и в преддверии конца, и больной. Человек больше условий своего бытия. Больше любой болезни и любой беды.
Свежие комментарии