Нет ничего более противоположного, чем данные понятия. Любовь – это райский шалаш теплых межличностных интенций. Есть еще чистилище холодного делового объективизма: бизнес и ничего личного. И есть ад жгучей политической ненависти, когда политики ненавидят своих избирателей с самого начала процесса, а те – ближе к концу. Но бывают и исключения. Я лично знаю уже целых три.
Так случилось, что мы с моим другом известным тангеросом Мартином Леонардо Серрано вместе праздновали у меня два почти совпавших праздника – скромный столетний юбилей культовой аргентинской дивы Эвиты Перон 7 мая и великий семьдесят четвертый День Победы 9 мая. Когда маэстро Мартин рассказывал о некогда первой леди, у него, бывшего спецназовца и боксера, наворачивались слезы. Он все время звонил через пол земного шара в Аргентину маме Марии-Ольге, которая вместе с коллегами по профсоюзному движу как раз открывала к юбилею памятник «Несущей надежду». И мама плакала. Плакали все. Да, Эва стала политическим феноменом, дико влюбившим в себя навечно целую нацию.
Мне приходилось близко сталкиваться со многими политиками. В частности, украинскими. Почти никто из них не претендовал на любовь. Помнится, Кравчук хотел, чтобы его понимали (был близок еще к советским фильмам с их рефреном – «счастье, это когда тебя понимают»). Кучма мечтал, чтоб его уважали. Ющенко – чтоб жалели. Янукович – боялись. Порошенко – завидовали. Ни у кого не сбылось, но и любви они не требовали от «своих людей».
Помню был такой анекдот. Гусар одевается в парижском будуаре, а его дама сердца с постели робко спрашивает: «А деньги?» Тот через плечо гордо отвечает: «Гусары за любовь денег не берут!» Украинские лидеры не были гусарами, но не понимали, как на любви избирателей заработать. Поэтому занимались любовью не со своими близкими, а с соседями и спереди, и сзади – то с Востока, то с Запада – и за хорошие деньги.
Эвита была, наверное, первой, кто полюбила именно свою нацию и влюбила в себя. В чем её секрет? Не знаю. Может быть, в пергаментно-бледной коже лица, оставшейся после детского страшного ожога. Или в её ненависти к богатым, коренившейся в нищем происхождении и «пониженной социальной ответственности» в девичьи годы. Она, войдя во власть и во вкус, разоряла их бизнес, облагала данью фирмы, кошмарила банки. Мстила театрам, не разглядевшим в ней великую актрису и грациозную танцовщицу. Громила нелояльную прессу. Боготворила мужа – президента Хуана Доминго Перона…
Еще были у нее три тысячи элегантных платьев, поскольку она на свидание с народом выходила как на рандеву с любовником – всегда в новом прикиде. И конечно, школы, библиотеки, приюты, больницы, жилье, которые она бессчетно строила неимущим, изымая средства у «финансовых мешков». Она наконец ответила на вечный вопрос: что сильнее – власть или деньги? Власть! Если она обожаемая. А деньги – презираемы. Я любовался когда-то её громадным портретом на Министерстве социальной защиты в Буэнос-Айресе, где она больше похожа на Мадонну, чем кинозвезда на свою героиню в знаменитом биографическом фильме…
Короче, такую нельзя было не любить. Я много думал, как правильнее назвать тот режим, который «Мать нации» настойчиво и неуклонно строила. Вспомнил, что венгерскую политическую кадаровскую систему еще во времена «товарища Эвы» называли «гуляш-социализм». Вроде марксистский стоицизм и пуританизм, но сытный и обильный, как наваристая мясная похлебка. Эвита создала «танго-социализм»! При ней жесткость цензуры, госконтроль бизнеса и ущемления олигархов разворачивались элегантно, стильно и зрелищно – в ритме аргентинского танго.
Хорошие танцоры – те, которым не мешают «яйца Фаберже»! Поклоняйтесь не золотому тельцу, а бледнолицей «Маме» и все у вас будет хорошо… Сто лет исполнилось «Возглавляющей смиренных»! Памятник, память, любовь…
Когда-то я думал, что это уникальный в политике случай. Неповторимый. Но однажды одна моя хорошая знакомая, начинающий тогда политик Юлия Тимошенко, под большим секретом поведала мне, что она реинкарнация девы Эвиты. И я поверил тогда! Одного миниатюрного роста, одинаковое количество платьев и украшений, ненависть к другим богатым… Не было, правда, загадочной бледности, но были похожие придыхательные интонации в общении с народом – «люби мои». Была железная хватка непослушных за «яйца Фаберже».
Но что-то пошло не так. Не сложилась тогда любовная игра со своим народцем. Может, потому, что не было рядом брутального мачо дона Хуана, к которому можно обратиться со смиренными словами: «Спасибо, полковник, за то, что вы есть». Только настоящий мужчина может научить настоящую женщину любить, кроме себя, еще и народ.
Но не будем о грустном. Я было распрощался с Эвитой как с историей, но тут такой казус. Мне вдруг показалось, что реинкарнация все же произошла. Президент Зеленский! Тоже такого же роста, имеет столько же сценических платьев, бывает бледен, если не после Турции. Танцует опять-таки хорошо – видно, что ничего не мешает. Жаждет любви и славы. Но главное даже не в этом.
У одного современника спросили, в чем секрет всенародной популярности Эвиты. Он сказал: «Эва за всю жизнь не сказала ни одного своего слова. Она повторяла чужие». И у Зе тоже – ни одного лишнего, в смысле своего, слова! Это действительно великий дар избегать искушения ляпнуть что-то свое.
Когда повторяешь уже опробованное, отрепетированное, проэкспертированное и т. д., шанс сказать что-то не то или просто что-то минимален. Лучше и фамилию свою не называть или сократить хотя бы до двух первых букв. Хотя…
Великий Павел Александрович Флоренский говорил, что тот, кто сокращает свое имя, сокращает жизнь. Надеюсь, политическую. Эвита тоже досокращалась, маленькая моя…
В общем, такая вот почти мистическая история. А с Мартином мы, конечно, отметили вековой юбилей «богини». Выпили замечательного аргентинского вина. А через два дня уже пили водку на День Победы. Но сначала прошли с Бессмертным полком. Я нес портрет отца, который ушел на войну несовершеннолетним, подделав год рождения, стал диверсантом, получил одиннадцать ранений и кучу орденов. Мартин нес большой портрет своего дяди Альфредо. (Я ему распечатал с заставки телефона.) Дядя еще студентом боролся против хунты в семидесятых, был арестован и искалечен в застенках. Бабушка обменяла его на фамильный дом. Стал семейным героем…
Маэстро был поражен многотысячным полковым шествием и спросил у меня: «Эти люди что, так любят вашу политику?» Я ответил: «Они так любят нашу победу».
Р. Дервиш
Свежие комментарии